И будет солнечно.
Не так давно вышел в прокат новый фильм Андрея Звягинцева «Нелюбовь». Не могу не рассказать об этом фильме.
Что может быть страшнее родительской нелюбви?
Вопрос, который ставит в тупик. Своей прямотой, категоричностью и актуальностью.
Тема семьи является центральной практически во всех фильмах Звягинцева (за исключением, наверное, «Левиафана»), однако в каждом фильме находит новое отражение. Так, если в «Возвращении» это проблема взаимоотношений между отцом и сыном, а в «Изгнании» центральной является оппозиция «мужчина-женщина», то в «Елене» эти два аспекта переплетаются и обобщаются. «Нелюбовь» же конкретизирует их и выводит на более частный уровень как взаимоотношений между супругами, так и взаимоотношений между родителями и их ребенком.
Важным этапом в развитии отношений двух любящих друг друга людей является создание семьи, рождение ребенка. В идеале последнее не является обязанностью, требованием или чьей-либо прихотью, а обоюдным желанием людей в паре. Тем не менее, часты случаи решения родить ребенка только потому, что «так надо» (стереотипы) или потому, что аборт – грех. В результате родившийся ребенок часто оказывается нежеланным, ненужным, а потому и нелюбимым, а его родители – биологические родители – не являются родителями в полном смысле слова. Именно эта проблема является центральной в новом фильме Звягинцева «Нелюбовь».
Фильм показывает историю, типичную для многих современных семей: молодая супружеская пара на грани развода. Больше всего от этого страдает их ребенок, но ни родителям, ни вообще кому-либо до этого нет абсолютно никакого дела. Ребенок погружен в неестественную для человеческой психики и психики ребенка особенно, дисгармоничную атмосферу – атмосферу нелюбви, абсолютной ненужности самым родным для него людям. Высшей точкой проявления нелюбви становятся слова одного из родителей о желании сдать Алешу в детский дом. Ребенок оказывается единственным существом, способным любить. Однако эта его любовь, как и он сам, оказывается никому не нужной. Кстати, идея внутренней непохожести детей (даже будущих) на своих родителей является одной из центральных в более раннем фильме Звягинцева «Изгнание», где главная героиня говорит мужу: «Я жду ребенка. И он не твой», имея в виду не измену, а душевная отдаленность двух людей, которая делает их чужими друг другу.
И Алеша пропадает. Интересно, что только теперь, обнаружив пропажу сына, родители о нем вспоминают и начинают бить тревогу. Что это? Инстинкт? Привычка? Страх разрыва стереотипа? Или, может, остатки родительской любви, которая все же есть?
Напряженный сюжет, эмоциональный накал, не угасающий на протяжении всего фильма, подчеркивает смысл его названия. Нелюбовь – везде. В данном случае это и чувство, и эмоция, и состояние, и образ жизни. Заслугой Звягинцева можно считать уже хотя бы то, что он показывает масштабность человеческих отношений на примере взаимодействия представителей различных социальных групп и различных поколений. Так, это фильм про нелюбовь не только между родителями и их детьми (нелюбовь родителей к сыну, взаимная нелюбовь между матерью и дочерью), но и нелюбовь супругов друг к другу. Нелюбовь – это кокон, футляр, в котором живут люди, не желая или боясь из него выйти. В этом смысле всех героев фильма, живущих в этом коконе, в какой-то степени можно назвать двойниками друг друга, все они друг на друга похожи. Рассказывая Антону о матери, Женя называет ее «злой, одинокой стервой», забывая, что отчасти сама ведет себя подобным образом по отношению к сыну. Любовница бесхарактерного Бориса Маша, мечтательная и инфантильная, является в какой-то степени его двойником. В то же время, Маша – двойник Жени, сама Женя в прошлом, еще не разочаровавшаяся в супруге, однако, в отличие от Жени, которая «залетела по глупости», по уши в Бориса влюбленная. Правда, влюбленная, скорее, не в реального человека, а в идеал, который построила себе сама и в котором позднее, как и Женя, разочаруется.
На протяжении фильма герои не эволюционируют, не меняются. Это – статичные образы, своего рода стереотипные представители той группы людей по социальным и психологическим параметрам, к которой они принадлежат. Более того, мы не сразу узнаем их имена (в том числе и имя мальчика: имя Алеши впервые произносится родителями лишь тогда, когда они узнают о его исчезновении), что говорит об их архетипичности. В какой-то момент кажется, что герои надеются все исправить, что общее горе сможет их сплотить, поможет начать отношения с чистого листа или, может быть, даже вернуть хотя бы малую часть совместного счастья, которое, возможно, было в прошлом. Но этого так и не происходит. У обоих супругов уже начата новая страница жизни с новыми людьми, «процесс» запущен, чистый лист начат, но иначе, и ни переписать книгу, ни вернуться к прошлым страницам уже невозможно. Судьба героев уже предопределена. Казалось бы, абсолютно все в жизни супругов меняется, все новое, и нет никаких препятствий на пути к новой, уже счастливой жизни. Есть лишь одно «но»: общий ребенок, нежеланный, который был «не к месту» всегда и особенно сейчас; который не является игрушкой, от которого нельзя просто взять и избавиться, который является живым существом, человеком и тоже хочет быть счастливым. Однако с ним собираются поступить именно как с ненужной, надоевшей, испортившейся игрушкой, которая стала непригодной и от которой необходимо избавиться: выбросить, выкинуть, убрать, сдать в детский дом. Нелюбовь между родителями четко проецируется именно на него. Ребенок воспринимается родителями как вещь. Ребенок это остро чувствует, как и остро чувствует конфликт между родителями. Являясь самостоятельным образом, он не вписывается в систему двойников и, чувствую свою непохожесть на других, ненужность другим, не находя ни от кого поддержки, Алеша исчезает.
Поиски напоминают дантевское вращение по кругам ада, где пространство постепенно сужается (близлежащий лес - заброшенная стройка – морг). И кульминация наступает тогда, когда родители достигают последнего круга ада, придя на опознание неизвестного мальчика в морг. Звягинцев даже здесь умудряется играть со зрителем, используя свой излюбленный прием недосказанности, так и не дав зрителю однозначный ответ на самый главный вопрос. Кем был тот мальчик – главным героем или случайным его ровесником – можно лишь догадываться. Женя кричит Борису, что никогда не отдала бы Алешу в детский дом. Действительно ли она в глубине души любила сына? Или это лишь страх отказаться от привычки, упасть в глазах общества и пускай даже нелюбимого, но все еще мужа?
«Так хочется быть счастливой», - говорит Женя. Понимание счастья для всех героев индивидуально. Для одного героя счастье – в беликовском «как бы чего не вышло» и в самоутверждении за счет других (тех же детей), для другого – в обретении человека сильнее и решительнее себя, для третьего – в мире и спокойствии рядом с самыми близкими людьми. Можно сказать, что во всех случаях счастье – в любви, только любовь во всех случаях разная: любовь к самому себе (Борис), любовь к определенному человеку и – шире – любовь на уровне «мужчина-женщина» (Женя) и любовь на уровне «родители-дети» и – шире – любовь к окружающему миру и к людям вообще (Алеша). Заметим, кстати, что именно через последнее ребенок отчасти и познает окружающий мир, ориентируясь на своих родителей как на авторитет. Блокировка доступа к познанию мира через познание чувства любви к нему закрывает доступ ребенку к самому этому миру, тем самым выбрасывая его из себя, называя его «чужим». Ребенок чувствует, что из этого мира необходимо уйти.
Итак, возникает закономерный вопрос: «Счастливы ли герои?» Долго ответа искать не надо, стоит лишь обратить внимание на название фильма. Стали ли они счастливы в итоге? Этот вопрос уже сложнее, и ответить на него Звягинцев также предлагает самому зрителю.
«Нелюбовь» - это история о жертвоприношении. О том, как ради обретения собственного счастья, запоздалого и долгожданного, человек готов пожертвовать чем угодно. Но стоит ли счастье, каким бы долгожданным оно ни было, такой жестокой жертвы, как детская жизнь?
Развязка фильма отражает его кольцевую композицию. Фильм начинается с безмолвной зарисовки зимнего пейзажа у озера и заканчивается ею же, тем самым уже с самого начала предопределяя финал и не оставляя зрителю шансов на его изменение. Вместе с тем, основное действие фильма происходит осенью, которая постепенно сменяется зимой.
Финал показывает продолжение жизни родителей мальчика – уже без него. Потеря Алеши не только не объединяет их, но еще более отдаляет друг от друга. Теперь каждый из них – сам по себе, вернее, с другими людьми, которые потом их точно так же предадут или которых предадут они сами. Можно ли назвать это жизнью, а не существованием? Не знаю. История повторяется, все идет по новому кругу, у Бориса рождаются новые дети, к которым он так же равнодушен, как и к первому сыну. Влюбленная по уши Маша превращается в уставшую и раздраженную женщину. Ждет ли эту семью то же, что уже произошло в другой семьей при том же отце? Наступивший на грабли один раз не понимает этого и наступает на них снова. Или это – не грабли, а лишь неисправимая часть человеческой природы, отсутствие отцовского инстинкта?
Что останется этим людям от ребенка, которого они потеряли? Неужели лишь обрывок строительной ленты, развевающейся по ветру на ветке дерева, куда подвязал ее Алеша пару месяцев назад? Это история об одиночестве и – что еще более страшно – об одиночестве ребенка, о поломанном детстве. Впрочем, нет, не о детстве вообще – ведь какое детство может быть в таких условиях?
Нельзя не сказать о шикарной работе оператора. Фильм донельзя реалистичен и минималистичен (в этом узнаем Звягинцева). Краски, цвета, оттенки; монтаж – все как нельзя кстати. Мастерски передан хронотоп (зарисовка времен года, полутона вечернего времени суток, замкнутые пространства). Музыка невероятно точно передает не только суть названия фильма, но и его атмосферу, его эмоциональный накал. Сказать точнее – музыки как таковой нет вообще (в отличие, кстати, от предыдущих фильмов Звягинцева). Скорее, есть что-то вроде импульсных ритмично-нервных сигналов, будто предупреждающих о неминуемой опасности, равнодушных и циничных, жестких и совсем не по-детски играющих.
Я не вижу в фильме политического подтекста, как бы на него ни намекали кинокритики. Более того, сам Звягинцев говорил, что политической темы здесь нет. Фильм – психологическая драма, семейная драма без малейшего уклона в политику, даже если в фильме и есть признаки современности и намеки на события, отражающие ее.
Фильм страшный, фильм жуткий. Может быть, даже самый страшный из всех, что я когда-либо смотрела. Фильм, который просто не может оставить равнодушным – уже хотя бы потому, что говорит о причинении самого большого в мире зла – о причинении зла тому, кто не сможет от него защититься. Фильм не просто показывает правду – он жестко и метко бьет ею, не оставляя зрителю ни малейшего шанса на оправдание насилия по отношению к ребенку, насилия вообще. Впрочем, как реагировать на этот фильм – решать уже самому зрителю, и только ему.
Что может быть страшнее родительской нелюбви?
Вопрос, который ставит в тупик. Своей прямотой, категоричностью и актуальностью.
Тема семьи является центральной практически во всех фильмах Звягинцева (за исключением, наверное, «Левиафана»), однако в каждом фильме находит новое отражение. Так, если в «Возвращении» это проблема взаимоотношений между отцом и сыном, а в «Изгнании» центральной является оппозиция «мужчина-женщина», то в «Елене» эти два аспекта переплетаются и обобщаются. «Нелюбовь» же конкретизирует их и выводит на более частный уровень как взаимоотношений между супругами, так и взаимоотношений между родителями и их ребенком.
Важным этапом в развитии отношений двух любящих друг друга людей является создание семьи, рождение ребенка. В идеале последнее не является обязанностью, требованием или чьей-либо прихотью, а обоюдным желанием людей в паре. Тем не менее, часты случаи решения родить ребенка только потому, что «так надо» (стереотипы) или потому, что аборт – грех. В результате родившийся ребенок часто оказывается нежеланным, ненужным, а потому и нелюбимым, а его родители – биологические родители – не являются родителями в полном смысле слова. Именно эта проблема является центральной в новом фильме Звягинцева «Нелюбовь».
Фильм показывает историю, типичную для многих современных семей: молодая супружеская пара на грани развода. Больше всего от этого страдает их ребенок, но ни родителям, ни вообще кому-либо до этого нет абсолютно никакого дела. Ребенок погружен в неестественную для человеческой психики и психики ребенка особенно, дисгармоничную атмосферу – атмосферу нелюбви, абсолютной ненужности самым родным для него людям. Высшей точкой проявления нелюбви становятся слова одного из родителей о желании сдать Алешу в детский дом. Ребенок оказывается единственным существом, способным любить. Однако эта его любовь, как и он сам, оказывается никому не нужной. Кстати, идея внутренней непохожести детей (даже будущих) на своих родителей является одной из центральных в более раннем фильме Звягинцева «Изгнание», где главная героиня говорит мужу: «Я жду ребенка. И он не твой», имея в виду не измену, а душевная отдаленность двух людей, которая делает их чужими друг другу.
И Алеша пропадает. Интересно, что только теперь, обнаружив пропажу сына, родители о нем вспоминают и начинают бить тревогу. Что это? Инстинкт? Привычка? Страх разрыва стереотипа? Или, может, остатки родительской любви, которая все же есть?
Напряженный сюжет, эмоциональный накал, не угасающий на протяжении всего фильма, подчеркивает смысл его названия. Нелюбовь – везде. В данном случае это и чувство, и эмоция, и состояние, и образ жизни. Заслугой Звягинцева можно считать уже хотя бы то, что он показывает масштабность человеческих отношений на примере взаимодействия представителей различных социальных групп и различных поколений. Так, это фильм про нелюбовь не только между родителями и их детьми (нелюбовь родителей к сыну, взаимная нелюбовь между матерью и дочерью), но и нелюбовь супругов друг к другу. Нелюбовь – это кокон, футляр, в котором живут люди, не желая или боясь из него выйти. В этом смысле всех героев фильма, живущих в этом коконе, в какой-то степени можно назвать двойниками друг друга, все они друг на друга похожи. Рассказывая Антону о матери, Женя называет ее «злой, одинокой стервой», забывая, что отчасти сама ведет себя подобным образом по отношению к сыну. Любовница бесхарактерного Бориса Маша, мечтательная и инфантильная, является в какой-то степени его двойником. В то же время, Маша – двойник Жени, сама Женя в прошлом, еще не разочаровавшаяся в супруге, однако, в отличие от Жени, которая «залетела по глупости», по уши в Бориса влюбленная. Правда, влюбленная, скорее, не в реального человека, а в идеал, который построила себе сама и в котором позднее, как и Женя, разочаруется.
На протяжении фильма герои не эволюционируют, не меняются. Это – статичные образы, своего рода стереотипные представители той группы людей по социальным и психологическим параметрам, к которой они принадлежат. Более того, мы не сразу узнаем их имена (в том числе и имя мальчика: имя Алеши впервые произносится родителями лишь тогда, когда они узнают о его исчезновении), что говорит об их архетипичности. В какой-то момент кажется, что герои надеются все исправить, что общее горе сможет их сплотить, поможет начать отношения с чистого листа или, может быть, даже вернуть хотя бы малую часть совместного счастья, которое, возможно, было в прошлом. Но этого так и не происходит. У обоих супругов уже начата новая страница жизни с новыми людьми, «процесс» запущен, чистый лист начат, но иначе, и ни переписать книгу, ни вернуться к прошлым страницам уже невозможно. Судьба героев уже предопределена. Казалось бы, абсолютно все в жизни супругов меняется, все новое, и нет никаких препятствий на пути к новой, уже счастливой жизни. Есть лишь одно «но»: общий ребенок, нежеланный, который был «не к месту» всегда и особенно сейчас; который не является игрушкой, от которого нельзя просто взять и избавиться, который является живым существом, человеком и тоже хочет быть счастливым. Однако с ним собираются поступить именно как с ненужной, надоевшей, испортившейся игрушкой, которая стала непригодной и от которой необходимо избавиться: выбросить, выкинуть, убрать, сдать в детский дом. Нелюбовь между родителями четко проецируется именно на него. Ребенок воспринимается родителями как вещь. Ребенок это остро чувствует, как и остро чувствует конфликт между родителями. Являясь самостоятельным образом, он не вписывается в систему двойников и, чувствую свою непохожесть на других, ненужность другим, не находя ни от кого поддержки, Алеша исчезает.
Поиски напоминают дантевское вращение по кругам ада, где пространство постепенно сужается (близлежащий лес - заброшенная стройка – морг). И кульминация наступает тогда, когда родители достигают последнего круга ада, придя на опознание неизвестного мальчика в морг. Звягинцев даже здесь умудряется играть со зрителем, используя свой излюбленный прием недосказанности, так и не дав зрителю однозначный ответ на самый главный вопрос. Кем был тот мальчик – главным героем или случайным его ровесником – можно лишь догадываться. Женя кричит Борису, что никогда не отдала бы Алешу в детский дом. Действительно ли она в глубине души любила сына? Или это лишь страх отказаться от привычки, упасть в глазах общества и пускай даже нелюбимого, но все еще мужа?
«Так хочется быть счастливой», - говорит Женя. Понимание счастья для всех героев индивидуально. Для одного героя счастье – в беликовском «как бы чего не вышло» и в самоутверждении за счет других (тех же детей), для другого – в обретении человека сильнее и решительнее себя, для третьего – в мире и спокойствии рядом с самыми близкими людьми. Можно сказать, что во всех случаях счастье – в любви, только любовь во всех случаях разная: любовь к самому себе (Борис), любовь к определенному человеку и – шире – любовь на уровне «мужчина-женщина» (Женя) и любовь на уровне «родители-дети» и – шире – любовь к окружающему миру и к людям вообще (Алеша). Заметим, кстати, что именно через последнее ребенок отчасти и познает окружающий мир, ориентируясь на своих родителей как на авторитет. Блокировка доступа к познанию мира через познание чувства любви к нему закрывает доступ ребенку к самому этому миру, тем самым выбрасывая его из себя, называя его «чужим». Ребенок чувствует, что из этого мира необходимо уйти.
Итак, возникает закономерный вопрос: «Счастливы ли герои?» Долго ответа искать не надо, стоит лишь обратить внимание на название фильма. Стали ли они счастливы в итоге? Этот вопрос уже сложнее, и ответить на него Звягинцев также предлагает самому зрителю.
«Нелюбовь» - это история о жертвоприношении. О том, как ради обретения собственного счастья, запоздалого и долгожданного, человек готов пожертвовать чем угодно. Но стоит ли счастье, каким бы долгожданным оно ни было, такой жестокой жертвы, как детская жизнь?
Развязка фильма отражает его кольцевую композицию. Фильм начинается с безмолвной зарисовки зимнего пейзажа у озера и заканчивается ею же, тем самым уже с самого начала предопределяя финал и не оставляя зрителю шансов на его изменение. Вместе с тем, основное действие фильма происходит осенью, которая постепенно сменяется зимой.
Финал показывает продолжение жизни родителей мальчика – уже без него. Потеря Алеши не только не объединяет их, но еще более отдаляет друг от друга. Теперь каждый из них – сам по себе, вернее, с другими людьми, которые потом их точно так же предадут или которых предадут они сами. Можно ли назвать это жизнью, а не существованием? Не знаю. История повторяется, все идет по новому кругу, у Бориса рождаются новые дети, к которым он так же равнодушен, как и к первому сыну. Влюбленная по уши Маша превращается в уставшую и раздраженную женщину. Ждет ли эту семью то же, что уже произошло в другой семьей при том же отце? Наступивший на грабли один раз не понимает этого и наступает на них снова. Или это – не грабли, а лишь неисправимая часть человеческой природы, отсутствие отцовского инстинкта?
Что останется этим людям от ребенка, которого они потеряли? Неужели лишь обрывок строительной ленты, развевающейся по ветру на ветке дерева, куда подвязал ее Алеша пару месяцев назад? Это история об одиночестве и – что еще более страшно – об одиночестве ребенка, о поломанном детстве. Впрочем, нет, не о детстве вообще – ведь какое детство может быть в таких условиях?
Нельзя не сказать о шикарной работе оператора. Фильм донельзя реалистичен и минималистичен (в этом узнаем Звягинцева). Краски, цвета, оттенки; монтаж – все как нельзя кстати. Мастерски передан хронотоп (зарисовка времен года, полутона вечернего времени суток, замкнутые пространства). Музыка невероятно точно передает не только суть названия фильма, но и его атмосферу, его эмоциональный накал. Сказать точнее – музыки как таковой нет вообще (в отличие, кстати, от предыдущих фильмов Звягинцева). Скорее, есть что-то вроде импульсных ритмично-нервных сигналов, будто предупреждающих о неминуемой опасности, равнодушных и циничных, жестких и совсем не по-детски играющих.
Я не вижу в фильме политического подтекста, как бы на него ни намекали кинокритики. Более того, сам Звягинцев говорил, что политической темы здесь нет. Фильм – психологическая драма, семейная драма без малейшего уклона в политику, даже если в фильме и есть признаки современности и намеки на события, отражающие ее.
Фильм страшный, фильм жуткий. Может быть, даже самый страшный из всех, что я когда-либо смотрела. Фильм, который просто не может оставить равнодушным – уже хотя бы потому, что говорит о причинении самого большого в мире зла – о причинении зла тому, кто не сможет от него защититься. Фильм не просто показывает правду – он жестко и метко бьет ею, не оставляя зрителю ни малейшего шанса на оправдание насилия по отношению к ребенку, насилия вообще. Впрочем, как реагировать на этот фильм – решать уже самому зрителю, и только ему.
